A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Темой века, по крайней мере, в развитом мире, стала потребность людей в тишине и невозможность её обрести. Грохот транспорта, беспрестанно трезвонящие телефоны, звуковая реклама в автобусах и поездах, телевизоры, орущие даже в пустых офисах, обрушивают на нас нескончаемый поток звуков и раздражают. Человечество изнуряет себя шумом и жаждет его противоположности, будь то в уголке дикой природы, на широкой глади океана или в каком-нибудь уединённом месте, где можно обрести покой и возможность сосредоточиться. Профессор истории Ален Корбен пишет, уединившись в своей квартирке в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге спасается в воспоминаниях о просторах Антарктики, куда оба они пытаются сбежать в поисках тишины. И всё же, как указывает г-н Корбен в книге «История тишины», шума в наше время возможно не больше, чем было раньше. До появления пневматических шин городские улицы были наполнены оглушающим лязгом колёс с металлическими ободами и клацаньем подков по булыжникам. До того, как мы стали добровольно изолироваться, утыкаясь в мобильные телефоны, автобусы и поезда гудели от разговоров. Продавцы газет не складывали товар молчаливыми кучами, а рекламировали его во всю мощь своих голосов, также как это делали торговцы вишнями, фиалками и свежей рыбой. В театрах и опере была какофония выкриков и свиста. Даже в сельской местности крестьяне пели за тяжёлой работой. Сейчас они не поют. Изменился не столько уровень шума, по поводу которого жаловались и в предыдущие века тоже, сколько уровень отвлечения, занимающего пространство, которое могла бы заполнить тишина. Тут возникает другой парадокс, потому что, когда тишина всё-таки наступает, — в глубине соснового леса, в голой пустыне, в неожиданно оставленной всеми комнате — это часто скорее действует на нервы, чем радует. Закрадывается страх; уши безотчётно прислушиваются к любому звуку, будь то потрескивание огня, крик птицы или шорох листьев, который спасёт от этой непонятной пустоты. Люди хотят тишины, но не так много. |