A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Во всём мире, по крайней мере в развитых странах, темой века является жажда тишины, утолить которую люди не могут. Рёв моторов на улицах, несмолкаемые трели телефонов, голосовые оповещения в общественном транспорте, телевизоры, работающие на полной громкости даже в пустых офисах — всё это без конца раздражает и отвлекает. Человечество изнемогает от шума и истосковалось по его антиподу, т. е. по тишине пустынных просторов, широкого океана или уединенного места, где предаются покою и мыслям. Преподавателя истории Алена Корбена, который работает в своем прибежище в Сорбонне и норвежского исследователя Эрлинга Кагге, который описывает воспоминания о просторах Антарктиды, объединяет одно: они оба пытались скрыться от шума. И все же, как господин Корбен пишет в книге «История тишины»: «Судя по всему, сейчас количество шума не меньше, чем в прошлом». До появления пневматических шин городские улицы наполнял грохот колес, обитых металлическими обручами и подков по брусчатке. До того, как люди добровольно изолировались от окружающих при помощи мобильных телефонов, в автобусах и поездах стоял гул разговоров. Продавцы газет не просто оставляли свой товар лежать безмолвной грудой, а во весь голос рекламировали его, также как и торговцы вишнями, фиалками и свежей скумбрией. В драматических и оперных театрах царил хаос из возгласов ликования и громких насмешек. Даже в селах крестьяне пели песни во время тяжелой, черной работы. Теперь они уже не поют. Изменилось не столько количество шума, на который люди жаловались и в прошлые века, сколько число отвлекающих факторов, заполонивших пространство, которое может захватить тишина. Вырисовывается другой парадокс, потому что если она уже вторглась, настигнув человека в чаще соснового леса, посреди голой пустыни, во внезапно опустевшей комнате, то часто не приветствуется, а вызывает чувство тревоги. Страх закрадывается в душу. Слух инстинктивно хватается за любой звук, будь то шипение костра, пение птиц или шелест листьев, чтобы защититься от этой неизвестной пустоты. Людям нужна тишина, но не в таком количестве. |