Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | The sun was at its zenith. Its disc, coloured copper by the dust, hung in the middle of a pale, polluted sky and the skulking shadow writhed and bulged right under the soles of one’s feet. Grey and indistinct, the shadow could suddenly come to life, gaining sharp outlines, swelling with darkness and becoming particularly ugly. There was no road here to speak of – only bumpy greyish-yellow dry clay, cracked, stone-dead and hard, so bare that it was difficult to imagine where all this dust came from. Thankfully the wind was blowing from behind. Somewhere far back it had sucked up countless tons of the detestable burning hot dust particles and with blind stubbornness dragged them along the sun-scorched ledge, wedged between the precipice and the Yellow Wall. At other times it flung them in a spinning funnel right up into the sky or, twisted them tightly into lithe, almost playful, swan-necked whirlwinds or simply drove them forward in rolling billows and then, in a sudden fit of rage, threw down its prickly powder onto people’s backs and hair, lashing out like a beast at the sweat on the back of one’s neck, whipping arms and ears, filling pockets and getting inside collars... There was nothing here and there hasn’t been for a long time. Perhaps never. Sun, clay and wind. Only rarely the thorny skeleton of a shrub would tumble by, spinning and jumping like a contorting jester, having been uprooted at some godforsaken point far behind. Not a drop of water, no sign of life. Only dust, dust and more dust... From time to time the clay underfoot vanished and was replaced by a continuous broken stone. Everything here was scorching, like in hell. Sometimes to the right or to the left giant broken cliffs, greying as if dusted by flour, started to appear from among the speeding plumes of dust. The wind and the heat gave them the strangest and most unexpected shapes and their sudden ghostly apparitions and vanishings were frightening to watch, as they seemed to play a stony game of hide-and-seek. And the stone debris on the ground became larger and larger and then the gravel patch ended suddenly and once again clay would be ringing underfoot. |